под водой. Заквакали лягушки, заплескалась рыба в реке, зашелестела ночная листва, где-то далеко, в деревне, перелаивались собаки.
Катя обернулась вновь и увидела мост, окружённый туманом. Страшной бабки нигде не было и Катюшка быстро пошла по тропке вперёд, ежеминутно окликая негромко:
– Дима! Дима, ты здесь?
Но ответом ей был лишь шорох листьев да вскрики ночных птиц.
– Дура я, – ругала себя Катюшка, – Ну, откуда здесь Диме взяться? Ведь он возле клуба оставался, когда я убежала. Не мог он вперёд меня на берегу оказаться. Тем более, зачем бы он стал на эту сторону перебираться? И откуда же взялась эта старуха?
И тут вдруг Катя остановилась, осенённая страшной догадкой. Это же девица та старухой оборотилась. Точнее наоборот – старуха обернулась девкой, и в деревне она и была. А это значит… Катюшка замерла.
– Не было никакой девушки рядом с Димой! Точнее была, только это не настоящая девушка, это морок был! И голос Димы отсюда – тоже морок! Или нет? Но зачем всё это?
Катюшка неспешно двинулась вперёд по тропке, что уводила всё дальше в лес.
– Для чего нужно было этой старухе заманивать её сюда? И правда ли Дима здесь или его голос тоже был мороком? Ведь баба Уля рассказывала ей про это место, а она повелась. Глупая! Но что же делать теперь? Назад идти – там старуха на мосту. Не пропустит, небось. Вперёд идти, в Бережки? А что там делать?
Чуть в стороне в бурьяне замелькали вдруг зеленоватые огоньки.
– Светляки, – подумала Катюшка.
Но тут же услышала она тоненькие голоса.
– Поиграй с нами! Поиграй!
– Кто это говорит? – напряглась Катя, мурашки пробежали по её телу от этого дикого сочетания – тёмного, дремучего, ночного леса и детских голосков, доносящихся из бурьяна.
– Это мы, – огоньки приблизились, став крупнее, и закружились вокруг оторопевшей Катюшки, прижимавшей в волнении кулачки к груди.
В зеленоватых кружащихся пятнах света разглядела Катюшка крохотных детей, размером с грудничков, обряженных в какие-то нелепые, долгополые, свободные рубашонки с длинными рукавами. Неведомые лесные существа смеялись и тянули к девушке свои крохотные ручонки.
– А как вас зовут? – растерянно ляпнула Катюшка первое, что пришло ей в голову.
– А у нас нет имён, Игошки мы, всех нас одинаково зовут, – пропищали ребятишки.
У Катюшки закружилась голова. Вспомнила она, как зимними вечерами рассказывала ей бабушка в своих быличках про Игошек – проклятых матерью или убитых детишках, у которых даже и имени-то собственного не было, и которые блуждали такими вот огоньками по лесам глухим да болотам топким.
– Что же это творится? Может, я сплю сейчас дома, в своей кровати, а? И это всё мне только снится? – Катюшка крепко зажмурилась и застыла так на несколько секунд, но, открыв глаза, увидела всё те же огоньки, что роем облепили её со всех сторон.
– Бедненькие, – сказала Катюшка, протянув вперёд ладони, и тут же на каждую из них примостилось по Игошке, – Как же вы тут, совсем одни? Без мамы. Страшно, небось, вам?
– Страшно-то не страшно, а вот только холодно да скучно ещё. Поиграй с нами!
Вспомнила Катюшка, как сказывала баба Уля, что Игошки эти заводят одиноких путников в топь да чащу, так, что после и не может найти человек дороги обратной, поёжилась, а всё же жаль ей стало этих обездоленных. В чём они виноваты? И так настрадались за свою короткую жизнь.
– Да я ведь по делу тут, – сказала она Игошкам, – Не просто так.
– По какому такому делу? – встрепенулись огоньки, – Поведай нам!
– Я друга своего ищу. Здесь он где-то быть должен, если верить одной девице.
– Что за девица? – пропищали Игошки.
– Да кто её знает, – пожала Катюшка плечами, – Насмешливая такая, красивая. И кажется, в старуху она оборачивается.
Игошки вдруг вздрогнули, защебетали, запищали, отхлынули в сторону.
– А она к тебе прикасалась? Старуха эта? – осторожно спросили они, наконец, у Катюшки.
– Да вроде нет, – сморщила лоб Катя, припоминая.
Светляки выдохнули и подлетели снова ближе.
– А чего вы так испугались-то? – спросила она у проклятых ребятишек.
Игошки переглянулись и зашептались. И тут вдруг в кустах затрещало что-то, будто языком кто зацокал.
– Сюда, сюда иди, – залепетали Игошки, и потянули Катюшку за подол в сторону ельника.
Под тяжёлыми, широкими лапами ели было душно и темно, пахло сырой землёй и прелой листвой, грибами и смолой.
– Да от кого же мы прячемся-то? – спросила Катюшка Игошек, сгрудившихся вокруг неё, и словно приглушивших свой зеленоватый свет, который стал теперь чуть различим.
– Стрыга шныряет по лесу, – тихо зашептали те в ответ.
– Кто-о? – не поняла Катюшка, – Крыга?!
Про такую невидаль она даже от бабы Ули не слыхивала ни разу.
Катюшка прыснула со смеху, живо представив, как по лесу бредёт меж деревьев огромный сачок, метра два в обхвате, а именно так выглядела крыга, с которой ходил по ночам на рыбалку их сосед дядя Толик. Потому что днём с такой запрещённой штукой могли запросто поймать и наказать, выписав штраф.
– Да Стрыга же, говорят тебе, – выдохнули холодом в лицо Игошки, – Нежить.
– Так и вы нежить вообще-то, – улыбнулась Катюшка.
– Нежить нежити рознь, – обидевшись, ответил один из малышни, – А во-вторых, мы тебя от неё прячем. Нас-то она так, куснёт только раз-другой. Что, впрочем, тоже неприятно.
Мелочь поморщилась, видимо, припомнив уже случавшиеся встречи с этой самой Скрыгой.
– А вот из тебя, – продолжил он грозным шёпотом, тыча пальчиком в Катюшку, – Она всю кровь-то и выпьет!
Катюшка поёжилась.
– А кто она, Скрыга эта? Сильно страшная?
– А то, – прошептал другой Игошка, – Выглядит, как девка точь в точь, только сквозь лунный свет глянешь, а она гниёт вся. И ногти красные, во-о-от такие!
Только было хотела Катюшка спросить, как же уберечься от неё, как возле ели послышался тихий хруст веток, словно кто-то, осторожно ступая, обходил кругом дерева, под лапами которого, как в шатре, укрылись Катюшка с Игошками.
– Тс-с-с, – показали Игошки, и притихли.
Катюшка сжалась от страха, прижавшись к шершавому стволу разлапистой ели, и еле дыша.
– Эй, где вы там? – раздался вдруг снаружи хрипловатый, словно застуженный, женский голос.
Кто-то склонился к маленькому лазу под лапами и заглянул внутрь, жёлтые огоньки глаз сверкнули во тьме, но Игошки быстро скоординировались, как настоящая команда, и сжавшись в кучу, заслонили Катюшку, спрятав её за собой.
В воздухе потянуло гнилью и разложением. Катюшка сжала ладошкой рот, чтобы её не вывернуло, зажмурилась.
– Выходите, мелюзга, – дохнула мертвячина, – Я вас вижу.
Игошки зашептались, зашуршали.
– А ну! – невидимая тварь тряхнула с силищей могучую старую ель, так, что та задрожала.
Игошки заверещали и стайкой светляков выпорхнули наружу.
– Не трогай, не трогай нас!
Послышался мерзкий смешок, а затем тоненький крик кого-то из Игошек. И спустя мгновение жалобный плач.
– Сейчас всех вас перекусаю, – зашипела змеёй Скрыга, – Отвечайте, где девка?
– Не знаем, не видели, – заверещали Игошки.
– Врёте! С вами она стояла!
– Не знаем ничего!
Снова раздались крики и плач.
Праведный гнев вскипал в сердце Катюшки, ох, и не могла она терпеть, когда обижали при ней малого и слабого, да будь это хоть даже и нежить болотная. Вся она этим в бабу Улю была. И когда кипение достигло последней своей точки, а возле ели раздался очередной крик, Катюшка пулей выскочила из-под еловых лап и закричала страшным голосом (откуда только силища эдакая взялась), так, что содрогнулся лес, зашумев, закачав ветвями, вспорхнули в небо ночные птицы, и её вопли, наверное, услыхали даже в родной её деревне, на той стороне:
– А-а-а!
– Что за дурная? – взметнулась рваньём в сторону Скрыга, испугавшись лохматого, всего в земле, хвое и сухих листьях, с ветками в волосах, нечто, вылезшего из-под ели.
– Не тро-о-о-ожь! Не тро-о-ожь малышей! – вопила Катюшка и топала ногами.
Скрыга сверкнула недобро жёлтыми огнями глаз, зашипела:
– Напугать меня вздумала? Не выйде-е-ет…
Она
